Вскоре Брендон ушёл в нашу каюту, чтобы одеться. Я ждал его возвращения и думал о том, где сейчас Колин, что он делает, сердится ли на меня. Мне очень хотелось бы потолковать с ним по душам, кое-что объяснить, кое в чём признать свою вину, и может быть, мы помиримся. Ведь совсем недавно мы были в хороших отношениях, он даже считал меня своим другом. Бронвен, без сомнений, знает, где он. Во всяком случае, она поддерживает с ним связь — её Огненный Глаз настроен на его Знак Силы…
Чёрт побери! Какой же я недотёпа! Отрёкшись от престола, Колин отдал свой камень в королевскую сокровищницу, где тот и хранится вместе с тремя другими Знаками. А с собой он взял трофейные камни, полученные от Хендрика Готийского. Именно с их помощью я попал к Источнику — и на них был настроен мой Самоцвет! А значит, я могу связаться с Колином, где бы он ни находился.
Я расслабился и направил пучок своего сознания вглубь Самоцвета. В его лабиринтах отыскал конец красной нити — след от взаимодействия со Знаком Силы. Я легонько потянул её к себе, и она подалась. Затем я стал тянуть всё увереннее, но без рывков, пока не почувствовал сопротивление. Тогда я осторожно послал вдоль нити свой зов:
«Колин!»
Ответа не последовало, однако я чувствовал чьё-то присутствие на другом конце. Я сильнее потянул нить, и присутствие стало ещё ощутимее.
«Колин, отзовись!»
В ответ нить завибрировала, и мне почудился скрежет зубовный. Со мной явно не желали общаться, но я был настырный и не хотел отступать. Нить между нами натянулась, как струна.
«Колин! — снова воззвал я. — Это Кевин. Ответь мне. Скажи что-нибудь».
Наконец-то присутствие стало явным, установился полноценный контакт и на меня обрушился поток гневных мыслей Колина:
«Будь ты проклят, Артур Пендрагон! Зачем ты зовёшь меня? Что тебе ещё надо?! Ты и так лишил меня всего, что я имел».
«Колин, я не хотел…»
«Ах, ты не хотел! И обманывать меня ты не хотел, и отнимать корону. Даже Дану ты отнял у меня! Я предлагал ей уйти со мной, предлагал ей Силу Источника… И что же — она отказалась! Из-за тебя!»
«Прости меня, Колин», — виновато произнёс я.
«Да простит тебя Бог, Кевин», — с горечью ответил он и прервал связь.
Ночное бдение накануне коронации в Логрисе не принято. Напротив, этим вечером раньше обычного был дан сигнал к гашению огней, а во дворце и его окрастностях были запрещены любые вечеринки и шумные собрания, отголоски которых могли бы потревожить сон короля перед самым ответственным днём в его жизни. Утром король должен быть свежим и отдохнувшим, полным сил и энергии, чтобы успешно пройти изнурительную церемонию коронации и обрести могущество своих предшественников. Таков был порядок, установленный в давние времена и ещё более ужесточённый после смерти злосчастного короля Аморгена, который скончался прямо на алтаре — по официальной версии, от разрыва сердца в результате переутомления.
Для меня все эти меры предосторожности были ни к чему. Я уже владел Силой, и предстоящая церемония имела лишь чисто символическое значение, но эту традицию я нарушать не собирался. И вообще, сходу ломать установленные порядки было бы с моей стороны глупо и опрометчиво. Со своим уставом в чужой монастырь не суйся — золотое правило, которому следуют все умные и здравомыслящие люди. Приходи в монастырь, соглашайся с его уставом, становись аббатом — и только тогда меняй устав, да постепенно, не нахрапом. Так я и намерен был действовать — маленькими шажками к великой цели.
Погружённый во тьму, дворец спал в предвкушении завтрашних празднеств. Спал также и город, чтобы утром проснуться под звон колоколов всех авалонских церквей и часовен, возвещающих сразу о двух торжествах. Сначала в соборе святого Патрика состоится давно ожидаемое событие — бракосочетание леди Дейдры Лейнстер с Артуром Пендрагоном, что должно символизировать примирение двух династий и двух основных этнических групп королевства. Затем праздничная процессия двинется к собору святого Андрея Авалонского на коронацию нового короля Логриса, будущего властителя Земли Артура и всех Срединных миров.
Сидя в тёмной гостиной королевских покоев и скуривая одну сигарету за другой, я предавался горьким раздумьям. Завтра Дейдра станет моей законной женой, и отчасти поэтому я не мог уснуть. Нет, я вовсе не разлюбил Дейдру. Моя любовь к ней нисколько не уменьшилась, но вместе с тем, не по дням, а по часам, росло и крепло чувство к Дане, которое, даже при всём желании, я никак не мог назвать просто влечением, похотью, вожделением. Это была любовь — такая же, как и к Дейдре… и в то же время не такая. Со мной случилось нечто невообразимое, о чём раньше я и помыслить не мог: нежность и страсть во мне окончательно рассорились, потому как первой милее была Дана, а вторая предпочитала Дейдру. Такое расслоение чувств может показаться вам странным, искусственным, надуманным. Возможно, я несколько неуклюже выражаюсь, описывая своё состояние, но других слов подобрать не могу. Да и вряд ли дело в словах…
В последнее время моя нежность всё увереннее торжествует над страстью, чему немало поспособствовал очередной каприз Дейдры, которой вдруг взбрело в голову, что мы не должны спать вместе до свадьбы. Её решение было продиктовано запоздалым желанием соблюсти все приличия, и не столько в глазах людей, сколь перед собственной совестью. Умом я это понимал и согласился с ней, но где-то внутри меня что-то оборвалось. Между нами возник холодок, и моя неудовлетворённая страсть обратилась нежностью к Дане. Каждый вечер, ложась спать в одиночестве, я закрывал глаза и представлял в своих объятиях Дейдру; но едва лишь моё сознание погружалось в полудрёму, лицо моей любимой слегка менялось, напрочь исчезали очаровательные веснушки, безукоризненно правильные черты немного смягчались, золотисто-рыжие волосы приобретали огненный оттенок, их локоны свивались в колечки, а изумрудно-зелёные глаза смотрели на меня уже не так томно, как ласково… Я засыпал, мысленно обнимая Дану! И если вы назовёте это сексуальной шизофренией, пожалуй, я не стану протестовать.